Пишет  tapatunya:

Про Абхазию. Много
Абхазии радуешься два раза: когда в неё приезжаешь и когда из неё уезжаешь.

В этом году мы поехали без всякого плана, так и не решив до конца, куда именно мы хотим. Куда приедем. Сели на самолет и полетели себе.
После абхазской границы нам повстречался Миджат.

Миджат
Миджат пообещал нас четверых довезти до Сухума за 500 рублей итого. Учитывая, что стоимость маршрутки составляет 200 рэ с человека, мы этим предложением прониклись.
Понятно, что Миджат потом получит свои проценты с хозяев, к которым приведет таких ценных туристов, аж четыре штуки, как мы. Но это скучная история.

Абхазы - душевнейшие люди, они пребывает в наивной убежденности, что все российские туристы приезжают к ним только для того, чтобы отдать свои деньги. Ну просто потому что абхазы такие клевые, а еще потому что им надо кормить свои семьи.

Итак, Миджат.
Он привел нас к ржавеющей развалюхе, где уже сидели две тетеньки и смотрели на нас глазами страдающих газелей. Четыре плюс два получалось шесть, но Миджата такое количество пассажиров не смутило.
- Потеснись, - скомандовал он. После чего повернул ключ зажигания, послушал чихание мотора, вылез из окна и заорал: “Братишки, толкните меня”.
Все абхазы вокруг побросали свои дела, чемоданы и пассажиров и бросились нас толкать.
- Абхазия началась, - заржал муж, приобретший любопытную конфигурацию тела. Тетеньки зажмурились. Оказалось, им очень страшно ездить по Абхазии.
- А вы не боитесь ехать в Сухум? - доверчиво спросили они нас. - Там же серпантин.
Сами тетеньки дальше Пицунды - ни ногой.

Нас остановили за первым же поворотом. Миджат и гаишник долго махали друг на друга руками, потом наш вернулся, злой и побежденный.
- На месяц прав лишили! - сказал он возмущенно. - Из-за какого-то ремня безопасности! Ну ничего, встретимся мы еще с ним на чьей-нибудь свадьбе. Я буду пьяным, он не при исполнении… Абхазия - маленькая страна, - добавил он мстительно.
Повернул ключ зажигания, высунулся из окна и завопил:
- Толкните меня!
Гаишники побросали свои палки и пошли толкать.
Ремень безопасности Миджат и не думал надевать.

- Дверь открой, - буднично сказал Миджат через пару минут моему старшему ребенку.
- Эм. - сказал ребенок.
- Окна сзади не открываются, поедем с открытыми дверями. Абхазский кондиционер!
Тетеньки начали креститься.
Ребенок мой пристегнулся и толкнул дверь назад. Стало, действительно, свежее.
Миджат, кажется, очень удивился, что в его колымаге вообще есть ремни безопасности.


Второй раз нас остановили возле Гагр.
- Опоздал! - заорал Миджат, не выходя из машины и не глуша мотор. - Меня прав уже лишили!
Ребенок пытался прикрыть открытую дверь, но водитель только рукой махнул:
- Это же моя машина, - наставительно сказал он. - Хочу - езжу с отрытой дверью, хочу с закрытой, хочу вообще без дверей. Частная собственность, понимать надо!
Повздыхав, он сказал с завистью:
- В России можно купить машину в кредит. Приходишь в салон и выбираешь.
В Абхазии, действительно, нет кредитов ни потребительских, ни ипотечных. Здесь уважают наличку. Подозреваю, это связано с тем, что невозможно проверить доходы абхазцев.

Третий раз к нам подошел гаишник уже возле Сухума. Но беседа получилась короткой.
- Он увидел, что я из Ткуарчала, и отпустил меня, - сказал Миджат.
До отечественной войны 92-93 Ткуарчал насчитывал больше 20 тысяч населения. Это был город шахтеров, которые добывали уголь. Сейчас там живет примерно 6 тысяч человек.
- Наняли турков, чтобы они добывали уголь. Турки в шахты лезть не хотят. Уже две горы взорвали, - сказал Миджат.
Абхазы ненавидят грузин, потом американцев, но американцев как-то без пыла, и турков. Турков и грузин, ближайших соседей, ненавидят от души. Армян просто не слишком уважают. Таджики их бесят - приехали, работают, занимают чужое место.
Вот такая вот дружба народов.
- У вас все китайское, - как-то сказала мне хозяйка Рита. - А у нас все турецкое. Платье на мне турецкое, шлепки турецкие, были бы носки - тоже были бы турецкими.

А Ткуарчал - город-герой. Во время отечественной войны он продержался в блокаде 413 дней. И теперь, спустя двадцать лет, даже гаишники не штрафуют тех, кто родом оттуда.

Виктор
- Шеварнадзе (“я плюю в его могилу”) пришел к Ельцину (в его могилу плюют трижды) и сказал: “Дай мне три дня, и Абхазия станет Грузией”. А Ельцин и согласился.
Так трактует события 92-ого года наш хозяин Виктор. Он говорит, что ему 70 лет, но мы не верим.
А вот эту байку все абхазы любят и рассказывают с детским удовольствием:
- Когда Шеварнадзе понял, что ни за три дня дня, ни за тридцать три, Абхазия не сдалась, он решил попросить помощи у китайцев. Пришел к ихнему главному и начал беседу издалека. Мол, воюю я, устал прямо. “Сколько у тебя врагов?” - спросил его главный китаец. А Шеварнадзе стыдно стало признаваться, что с ним воюют 90 тысяч абхазов, он сказал, что 250 000. “В каком отеле живут твои враги?” - спросил его главный китаец. Шеварнадзе совсем устыдился и ушел ни с чем.
Понятно, что анекдот. Но выражает.

90 тысяч абхазов - цифра, как вы понимаете, фигуральная. Тогда пришли воевать с абхазами и русские, и украинцы. Чечены пришли. Шамиль Басаев по горам вместе с местными лазил. За особые заслуги получил медаль “Герой Абхазии”. “Особые заслуги” были залиты кровью задолго до Буденовска и Норд-Оста.
- И одновременно Басаев продавал Грузии оружие. Потому что война была для души, а оружие - для денег. Понимать надо, - наливает вина Виктор.
Потом абхазский батальон Басаева, получивший бесценный опыт, будет брошен в страшную мясорубку первой чеченской.
И мы содрогнемся от его жестокости.

- Однажды во время войны я поднял стакан за Шеварнадзе, - говорит Виктор. - Ребята похватали оружие. Я им говорю - сначала дайте тост сказать, потом стреляйте. “Еще Берия наводнил Абхазию грузинами. Они жили среди нас 70 лет, мы с ними детей крестили. А началась война - ни одного из них не осталось. Вот так Шеварнадзе за год очистил Абхазию”. Выпили.
Действительно, после войны население Абхазии сократилось ровно вдвое.
И не только потому, что грузины ушли.
Сейчас здесь живут примерно 220 тысяч человек. Это ненамного больше новоюжки.

В 2008 году Медведев ввел в Тбилиси танки, абхазы вместе с Россией выкинули грузин из Кодорского ущелья, а Россия признала независимость Абхазии и Южной Осетии.
Абхазы закопали в огородах под орешниками оружие и пошли работать на туристов.
В республике появились деньги.
С тех пор 25 августа у них - национальный праздник. День независимости.
Между прочим, кроме нас независимость Абхазии еще признали Никарагуа и Венесуэлла.
Смотрим по абхазскому телевидению передачу, посвященную событиям 2008 года. Министр иностранных дел Абхазии Сергей Шамба утверждает, что российские военные не участвуют в боевых действиях в Кодори. В кадре - тяжелая вооруженная техника, вертолеты, самолеты. Виктор хохочет.
- Не было России, щас! У нас-то был один вертолет на всю Абхазию и один пароход. И тот прогулочный.
Показывают историческое выступление президента Багапша (“целую твою душу”) о том, что в Кодорском ущелье начались боевые действия..
.- Бедолага, - вздыхает Виктор. - Какой мужик был! Убили его в Москве.
Читаю вики: “Во время своего второго президентского срока страдал от рака лёгкого и связанных с этим осложнений, вызванных чрезмерным курением. Весной 2011 года скончался в Москве после операции”.

Глеб
В 93 война не закончилась, а скорее заморозилась, и до 2008 года Абхазия была как под дулом пистолета. Разрушенная и опустошенная, она находилась в экономической блокаде, туристов было мало, и торговать было не с кем и нечем. В 2006 году Грузия ненавязчиво снова ввела в Кодорское ущелье свои войска, да там их и оставила.
- Было напряженно, - говорит Глеб.

Войну он помнит в виде белого снега.
Ему было двенадцать. Он стоял, в шлепках, на снегу, и не мог понять, почему так больно. Он впервые замерз и впервые увидел так много снега.
Рядом стояла такая же полубосая мать с маленькой сестренкой на руках и без всякого толку запахивала на себе халат. Бежали из-под огня - в чем смогли. Вышли из вертолета и по колено провалились в невиданном ранее сугробе.
Потом возвращались в Краснодарский край в товарном вагоне. Глеб просил хлеб на перронах. Потом позвонили на фронта папе и узнали, что можно возвращаться. “Наши освободили Сухум”.
Сейчас ему тридцать два, у него сын и дочь. Про то, как водят машину в Абхазии можно слагать легенды, но Глеб меня действительно удивил, когда приехал с пятимесячной малышкой на руках. За рулем.

Абхазы вообще водят, как бог на душу положит. Не утруждают себя поворотниками, выезжают на встречку, светофоры тоже не сильно их тревожат.
В багажнике одного доброго человека - россыпь абхазских номеров.
Их прикручивают на машины русских друзей, чтобы гаишники не реагировали на российские номера.

- Видите, что с самшитами? - спросил Глеб, когда мы поднимались в горы.
Дороги в горах строили при Сталине - заключенные и военнопленные. Бросовая рабочая сила, которая сотнями гибла при завалах или взрывах. Туннели пробивали прям сквозь горы. Асфальт, местами сильно размытый и поврежденный природой, все еще служит.
Мы видим, что с самшитами. Беда. Сухие и умирающие, они пугают нас белизной своих тонких веток. А ведь еще пару лет назад абхазы гордились ими. Это настоящее национальное достояние. Самшиты растут очень медленно, и при СССР лес завозили в Абхазию из России - чтобы не губить здешние ценные породы.
- Какие-то бабочки налетели, весь самшит погубили, - говорит Глеб. - Вся Абхазии верит, что он еще восстановится. Ведь смотреть больно. Это все грузины… и американцы!
Грузин - в Абхазии слово ругательное. Говорят так: “В Адлере, на перроне, ходят грузины и отговаривают отдыхающих ехать в Абхазию. Мол, там все еще неспокойно. Вот-вот война начнется”.
- Хрен им, - разливает вино Виктор. - У нас у всех российское гражданство. Путин в 2008 дал. Хрен кто теперь на нас нападет.
У многих абхазов двойное гражданство. Но присоединяться к России они не хотят (особенно молодежь. Те, кто помнит СССР считает, что без России все равно никуда) - им нравится их независимость. Независимость, однако, независимостью, но российских денег “могло бы быть и побольше”. Это при том, что весь Сухум в табличках “Объект восстановлен за счет средств Российской Федерации”.
Да и границу можно было бы убрать. Мешает.

Чем выше в горы мы едем, тем больше коров, а потом и буйволов нам встречаются по пути.
Абхазским коровам нравится ветерок от проезжающих мимо машин. От отгоняет от них мух. Поэтому они все время тусят на проезжей части, лезут под колеса и вовсе не спешат уступать дорогу. Один раз Глеб высовывается из окна и за рога отталкивает корову в сторону.
За Сухумом, в сторону грузинской границы, по дорогам ходят целые стада одичавших лошадей.
Там вообще места… одичавшие.
Я пронзительно пищу - поросячье семейство утиной вереницей (по росту) неспешно переходит дорогу. Хорошенькие, сил нет.
Свинину в Абхазии не слишком любят. Здесь предпочитают говядину.

Подальше от моря, повыше в горах, начинается совершенно другая Абхазия. Здесь нет распаренных от жары теток в шляпах, пузатых обгорелых туристов, детей с надувными матрасами. Здесь просторные выгоны для коров и лошадей, орешники, виноградники, пасеки.
Я иду босой по аккуратно выстриженной лужайке. Перед домом в тени огромной магнолии, чьи белые цветы похожи на китайские фонарики, стоит круглый стол. Традиционно - горный сыр (соленый!) и горный мед, вяленая говядина, фасоль, мамалыга. Аджика. Вино, которого здесь реки. Обязательно мацони.
Мацони - как кефир, только гораздо гуще. Его пьют по утрам. Или добавляют в него специи и мажут на хлеб. Или заправляют им салат. Без мацони немыслимо абхазское меню.
Говорят, что мацони из буйволиного молока такое крепкое, что у некоторых с непривычки кружится голова. Мясо же темное, почти черное, его сначала коптят, потом тушат на пару и только потом жарят.


Тихо.
Невероятно тихо в горной абхазской деревне.
Птицы вот поют.
Пока мы пьем кофе (абхазский кофе - из крошечных чашек, обязательно с блюдцем, без блюдца нельзя, плохая примета. Его варят с сахаром, и это неистребимо. Я три дня просила во всех кафе без сахара, но мне приносили все равно сладкий. Ну не могут они с собой ничего поделать, на четвертый день я смирилась), Глеб слазил за чей-то забор и надрал целые карманы орехов. Похожи на наши лесные, только крупнее втрое. Вкусные.
- Не люблю город, - рассуждает Глеб. - Вот в горах мне хорошо. Мы приезжаем сюда на несколько дней, ставим палатки, охотимся. Отдыхаем от суеты. Знаете, какой бульон из косули? Похмелье снимает, как рукой.

Абхазы относятся к морю, как мы к Волге.
- Двадцать четыре года не была на море, - замечает хозяйка кафе, расположенного буквально в ста метрах от пляжа.
- Да ну его, - говорит Глеб, - я уже три года не купался.
Море слишком теплое, не то что горные реки, ледяные даже в сорокаградусную жару.
Абхазские женщины щеголяют друг перед другом белизной своей кожи.
- Лето уже заканчивается, а я совсем не загорела, - хвастаются они.

Рита
Риту когда-то звали Ольгой.
После свадьбы родители мужа переименовали её.
Ну не нравится им имя Ольга, что же теперь, им мучиться всю жизнь.
- Клянусь тебе, когда идет дождь, это слезы мои текут с небес, - говорит Рита, - что я пережила за эту войну!
Абхазы вообще говорят очень витиевато.
“Клянусь” - это со всех сторон. Читаем вывески. Очень много гласных. Что-нибудь в духе “Абыьаа”. Видимо, гласные в горах приятнее кричать.
- Хочешь научиться говорить по-абхазски - положи горячую картофелину в рот, - советует Рита.
Вечер. Мы пьем кофе (сладкий, из маленькой чашки, с блюдцем), когда мимо дома с пронзительным гудением проносится вереница машин.
- Клянусь, я умру, если это Арину украли, - хватается за сердце Рита.
Виктор, который говорит, что ему 70 лет, одним длинным прыжком, почти в полете, оказывается у калитки.
Старшая дочь в семье, Марина, продолжает пить кофе.
- Ну украли и украли, хорошо! - говорит она. - Арине уже двадцать один год, еще пара лет - и её замуж никто не возьмет. Старая дева, скажут.
Рита звонит дочери.
- Мам, я на работе, - говорит Арина. - Никто меня никуда не крал.
- Слава богу! - крестится Рита.
- Жаль, - вздыхает Марина.
Марину крали три раза.
Первый раз - в 16 лет. Вышла за хлебом в армянскую пекарню неподалеку. Армянин и украл.
- Я пришел и забрал её домой, - говорит Виктор.
- Мог бы и не забирать, - вспыхивает Марина.
- Да? - растерялся Виктор. - Так ты бы сказала, что хочешь остаться.
- А ты меня спросил?
- Нет, такому тюфяку я бы тебя не отдал, - решает Виктор. - Представляете, рассказывает он нам, - жених пошел красть невесту с отцом. С отцом! У него что, друзей нет? Где это видано, чтобы с родителями такое делали!
- Второй раз я сбежала, - говорит Марина. - Выбросила кольцо в окно. Пока жених ползал в кустах его искал, я пошла домой.
После третьей кражи родился у Марины сын. Папы с ними не живет. Не спрашиваю.

Рита капает себе валерьянку.
- Если жена не беременеет в первые полгода, родители мужа или сам муж могут отправить её домой. Обратно к родителям, - говорит она.
- А… как же это… пожить для себя? Мир там посмотреть?
На меня смотрят, как на идиотку.

Если женщину крадут больше двух раз, а она всё домой возвращается - её репутация считается подмоченной.

В Абхазии очень много женщин, одетых в черное. Жара невозможная. А она идет в длинном черном платье, в черной косынке и даже в черных колготках.
- После смерти близкого родственника женщина носит траур как минимум год, - объясняет Рита. - Если родственник не очень близкий, то только сорок дней. А поскольку вся Абхазия друг другу родня, то так много черного на улицах.

Сухумские модницы ездят на шоппинг в Краснодар. Садятся в автобус и десять часов едут, чтобы прикупить себе на оптовых рынках одежды.
- У вас все дешевле втрое, выбор опять же есть. У нас костюм к школе на ребенка стоит шесть тысяч, в Краснодаре можно купить за две.
Смеются, раскладывая ворох легинсов и блузок на столе. Вопят цикады.
Весь Китай на одной скатерти.

Абхазские женщины очень ревнивы, а абхазские мужчины очень любвеобильны. Виктор говорит, что ему 70 лет, а Рита нет-нет, да и закатит ему сцену ревности.
Виктор работает на стройке.
Сухум вообще очень активно строится, правда несколько однообразно. В основном, возводятся гостевые дома и пансионаты. Многоэтажки старые, многие так и зияют дырами от снарядов. Представляете, в центре дома дыра, окна выбиты, стены разрушены, а в квартирах вокруг живут люди.
- У меня 17 комнат, - говорит Рита, - а сын купил квартиру!
Единственный сын, который живет отдельно - это позор в семье. Что с того, что с родителями осталось две дочери, если по традициям должен остаться сын.
Дочери - подмога ненадежная. Их в любой момент и умыкнуть могут.

- Раньше-то молодежь слушалась старших, - после разговора о сыне у Риты вседа портится настроение. Понятно, что это невестка во всем виновата. У неё и мать такая, с гонором. И рассказывает байку о том, как слепой старейшина воткнул посох с шипом на конце в ногу молодому абхазу. Случайно, сослепу. И тот два часа стоял, не шевелясь и истекая кровью, пока старейшина не закончил свою речь.
- И умер от столбняка, - закончил ребенок.
Мы сидим на набережной. Семилетний абхазец Арсений учит моего сына играть в нарды. Вокруг немолодые абхазцы стучат домино. Море плещется о бетон. Внизу, на скользких камнях - полчища маленьких крабиков. Идиллия.

Апсны
Чем дальше от российской границы, тем больше развалин. Афон, Гагры, Пицунда выглядят уже вполне неплохо. Сухум, Очамчыра все еще пахнут войной и разрухой.
Денег у республики нет. Работы нет. А та, что есть, она у таджиков.
Таджиков много. Им тут тепло, как дома.

Абхазия рай для экстравертов. Здесь все время приходится общаться. И пить. И опять общаться. Витиеватые беседы, пышные застолья, без спешки и суеты. Яркие низкие южные звезды.

Однажды мы собрали маленькую толпу из пятерых местных, которые бурно объясняли нам, что посмотреть в Сухуме.
В троллейбусе стоит задумчиво сказать “нам не на следующей ли” весь троллейбус немедленно включается в беседу и выясняет, куда надо.
Здесь есть четкие границы “свой/чужой”. На рынке встретили молодого армянина, которого пару раз встречали в хозяйском саду. “Это соседи, мама”, - сказал он торговке, и помидоры вдруг стали не 140, а 70, и лучше брать не эти, а другие, щас достану из-под прилавка.
Таксист, который драл с нас втридорога, катал нас бесплатно по всей Абхазии, пока мы собирали ингредиенты для одной мази. Потому что там - развлекуха, а здесь для здоровья. Понимать надо.

На пляже ко мне подошел мальчик лет шестнадцати, главный по лежакам, и спросил, что я читаю.
- Книжку, - раздраженно ответила я.
- А я вот историческое люблю… - в никуда сообщил мальчик. - Не посоветуете?
- Почитайте Радзинского, - от неожиданности ляпнула я.
Потом корила себя, конечно. Могла бы кого-нибудь и поприличнее вспомнить.
Два дня на нашем пляже царил лежаковый коммунизм. Никто не просил пятидесяти рублей за них. Никто не собирал их по вечерам. На лежаках возлежали самые экономные бабушки и дедушки.
На третий день мальчик вернулся и задумчиво сказал, что пьеса “Она в любви и смерти” - очень странная. Я с ним согласилась. Эта пьеса вообще не для мальчиков. Она для девочек.
После этого у нас ни мальчик, ни его сменщики, денег за лежаки не просили.
Мы стали своими.

Каждый год, уезжая из Абхазии, я говорю себе, что больше - никогда. Что надоели разбитые тротуары, неопрятные туалеты (если они вообще есть), жадная наивность абхазов и почти полное отсутствие общественного транспорта (“А сколько стоит у вас маршрутка?” - “А у всех по-разному, как водитель решит”...).
И каждый год опять сюда возвращаюсь. К этим горам и этим людям, к пальмам и кипарисам. И надеюсь, что к самшитам тоже.
В эту страну не надо приезжать тем, у кого грудные дети и нет чувства юмора. Интровертам не надо.
Остальным вполне себе можно. Хотя бы для того, чтобы потом порадоваться тому, как же комфортно дома.

URL записи

Cвое | Не Бест? Пришли лучше!